Рассказик?
Святее всех святых
После того как перестройка началась, у нас замов в единицу времени прибавилось.
Правда, они и до этого на экипажах особенно не задерживались — чехардились, как всадники на лошади, а с перестройкой ну просто как перчатки стали меняться: полтора года — новый зам, ещё полтора года — ещё один зам, так и замелькали. Не успеваешь к нему привыкнуть, а уже замена.
Как-то дают нам очередного зама из академии. Дали нам зама, и начал он у нас бороться. В основном, конечно, с пьянством на экипаже. До того он здорово боролся, что скоро всех нас подмял.
— Перестройка, — говорил он нам, — ну что не понятно?
И мы свою пайку вина, военно-морскую — пятьдесят граммов в море на человека, — пили и помнили о перестройке.
И вот выходим мы в море на задачу. Зам с нами в первый раз в море пошёл. Во всех отсеках, как в картинной галерее, развесил плакаты, лозунги, призывы, графики, экраны соревнования. А мы комдива вывозили, а комдива нашего, контр-адмирала Батракова, по кличке «Джон — вырви глаз», на флоте все знают. Народ его иногда Петровичем называет.
Петрович без вина в море не мог. Терять ему было нечего — адмирал, пенсия есть, и автономок штук двадцать, — так что употреблял.
Это у них в центре там перестройка, а у Петровича всё было строго — чтоб три раза в день по графину. Иначе он на выходе всех забодает.
Петрович росточка махонького, но влить в себя мог целое ведро. Как выпьет — душа-человек.
Сунулся интендант к командиру насчёт вина для Петровича, но тот только руками замахал — иди к заму. Явился интендант к заму и говорит:
— Разрешите комдиву графин вина налить?
— Как это, «графин»? — зам даже обалдел. — Это что, целый графин вина за один раз?
— Да, — говорит интендант и смотрит преданно. — Он всегда за один раз графин вина выдувает.
— Как это, «выдувает»? — говорит зам возмущенно. — У нас же перестройка! Ну что не понятно?
— Да всё понятно, — говорит интендант, а сам стоит перед замом и не думает уходить, — только лучше дайте, товарищ капитан третьего ранга, а то хуже будет.
У интенданта было тайное задание от командира: из зама вино для Петровича выбить. Иначе, сами понимаете, жизни не будет.
— Что значит «хуже будет»? Что значит «будет хуже»? — спрашивает зам интенданта.
— Ну-у, товарищ капитан третьего ранга, — заканючил интендант, — ну пусть он напьётся…
— Что значит… послушайте… что вы мне тут? — сказал зам и выгнал интенданта.
Но после третьего захода зам сдался — чёрт с ним, пусть напьётся.
Налили Петровичу — раз, налили — два, налили — три, а четыре — не налили.
— Хватит с него, — сказал зам.
Я вам уже говорил, что если Петрович не пьёт, то всем очень грустно становится.
Сидит Петрович в центральном, в кресле командира, невыпивший и суровый, и тут он видит, как в центральный зам вползает. А зам в пилотке. У нас зам считал, что настоящий подводник в походе должен в пилотке ходить. С замами такое бывает. Это он фильмов насмотрелся.
В общем, крадётся зам в пилотке по центральному. А Петрович замов любил, как ротвейлер ошейник. Он нашего прошлого зама на каждом выходе в море гноил нещадно. А тут ему ещё кто-то настучал, что это зам на вино лапу наложил. Так что увидел Петрович зама и, вы знаете, даже ликом просветлел.
— Ну-ка ты, хмырь в пилотке, — говорит он заму, — ну-ка, плыви сюда.
Зам подошёл и представился. Петрович посмотрел на него снизу вверх мутным глазом, как медведь на виноград, и говорит:
— Ты на самоуправление сдал?
— Так точно, — говорит зам.
— Ну-ка, доложи, это что? — ткнул Петрович в стяжную ленту замовского ПДУ.
Зам смотрит на ПДУ, будто первый раз его видит, и молчит.
— А вот эта штука, — тыкает Петрович пальцем в регенерационную установку, — как снаряжается?
Зам опять — ни гугу.
— Так! — сказал Петрович, и глаза его стали наливаться дурной кровью, а голова его при этом полезла в плечи, и тут зам начинает понимать, почему говорят, что Петрович забодать может.
Приблизил он к заму лицо и говорит ему тихо:
— А ну, голубь лысый, пойдём-ка, по устройству корабля пробежимся.
И пробежались. Начали бежать с первого отсека, да в нём и закончили. Зам явил собой полный корпус — ни черта не знал. Святой был — святее всех святых.
В конце беседы Петрович совсем покраснел, раздулся, как шланг, да как заорёт:
— Тебя чему учили в твоей академии? Вредитель! Газеты читать? Девизы рожать? Плакаты эти с-с-сраные рисовать? А, червоточина? Ты чего в море пошёл, захребетник? Клопа давить? Ты — пустое место! Балластина! Пассажир! Памятник! Пыль прикажете с вас сдувать? Пыль?! Влажной ветошью, может, тебя протирать? А, бестолочь? На хрена ты здесь жрёшь, гнида конская, чтоб потом в гальюн всё отнести? Чтоб нагадить там? А кто за тебя унитаз промоет? Кто? Я тебя спрашиваю? У него ведь тоже устройство есть, у унитаза! Здесь знать надо, знать! Ты на лодке или в почетном президиуме, пидорясина? А при пожаре прикажете вас в первую очередь выносить? Спасать вас прикажете? Разрешите целовать вас при этом в попку? Ты в глаза мне смотри, куль с говном! Как ты людей за собой поведёшь? Куда ты их приведёшь? А если в огонь надо будет пойти? А если жизнь отдать надо будет? Ты ведь свою жизнь не отдашь, не-е-ет. Ты других людей заставишь за тебя жизнь отдавать! В глаза мне смотреть! Зачем ты форму носишь, тютя вонючая! Погоны тебе зачем? Нашивки плавсостава тебе кто дал? Какая… тебе их дала?!! Пилотку он одел! Пилотку! В батальон тебя надо! В эскадрон! Коням! Коням яйца крутить! Комиссары…
Зам вышел из отсека без пилотки и мокрый — хоть выжимай. Отвык он в академии от флотского языка. А впрочем, может, и не знал он его вовсе.
Вечером Петровичу налили. Петрович выпил и стал — душа-человек.